ОСНОВЫ КОРПОРАТИВНОГО ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ
Стенограмма курса лекций С.Б. Чернышева в
Высшей школе экономики
1.
Дюркгейм: регламентация как фундаментальное понятие социологии
Прежде чем перейти к управленческой теории
и практике, давайте обратимся к классической работе Э. Дюркгейма “О
разделении общественного труда”, в которой проблема регламентации была поставлена с классической ясностью. В связи с этим
небольшое замечание по поводу соотношения учебников и первоисточников.
Быть может, это тяжелое наследие советской власти, но я вынес из опыта собственной учебы самое ужасное отношение к учебникам — к любым. Считаю единственным способом хоть что-то в чем-то понять обращение к первоисточникам. Даже в наше время конспектирование трудов классиков марксизма-ленинизма, которыми демократы долго пугали детей, доставляло всем (не только мне!) искреннее удовольствие. Классики находили яркие образы и наглядные ассоциации, не лезли в карман за крепким словцом, проводили пикантные аналогии и вообще были очень умными людьми. Кроме того, за всеми их трудами стоят живые реалии своего времени, в примечаниях к ним обнаруживается масса сочных деталей. Я уж не говорю о том, что сейчас вроде бы выясняется, что Маркс все-таки был гениальный социолог, а Ильич по сей день остается самым цитируемым и издаваемым автором XX века.
Я вовсе не хочу заняться реставрацией образа
вождей. Мое отношение к ним сформулировано в книге “Второе
пришествие”. Там приводится наш диалог с Криворотовым
под названием “Мифы русской революции”, где мы, в частности, разбираем вопрос,
что есть Маркс и марксизм. Об этом же говорится в ряде стенограмм Клуба “Гуманус”,
которые пока не опубликованы, но желающие скоро смогут с ними ознакомиться.
Кроме того, есть во “Втором пришествии” и наша беседа с Криворотовым “Размышления
по поводу Ленинского юбилея”, записанная в 1990 г.
Итак, повторяю: любой первоисточник лучше
любого учебника.
Возвращаемся к Дюркгейму. Наряду с Максом
Вебером и Карлом Марксом, он является одной из крупнейших фигур в социологии.
Но у нас он никем, кроме узкого слоя профессионалов, не читаем, не издавался
почти весь XX в. и широкой общественностью забыт. Не считая отдельных статей
в хрестоматиях, первые издания Дюркгейма после долгого перерыва появились
в России в 1990 г. (сначала работы “О разделении общественного труда” и “Предмет
социологии”, а чуть позже вышла книга “Самоубийство”[1]).
Дюркгейм является одним из самых скучных классиков, каких я знаю. Читать его непрофессионалу почти невозможно — речь автора суха, волнующих примеров он обычно не приводит, невнятен и вообще представляется эдаким занудным интеллектуалом. Тем не менее его труды — та самая сочная вырезка, которая содержит необходимые для мозгов витамины, питательные вещества, энергетические ресурсы и все прочее. Я оправдываюсь, ибо сейчас собираюсь его обильно цитировать.
Дюркгейм был первым, кто оценил
значимость проблемы регламентации, рассмотрел ее в качестве фундаментального понятия социологии еще в 1895 г. Однако
несмотря на то, что позолоченные памятники ему стоят на Западе, что там его все
изучают, что его уже и здесь приподнимают на щит, и, может, скоро мы увидим
Дюркгейма на месте Дзержинского на Лубянской площади, — именно эта важнейшая
часть его наследия, как это часто бывает у классиков, остается непонятой: да
мало ли чего эти классики бубнили себе под нос!
Маркс тоже писал какие-то диковинные
тома, которые даже изданы, но зачем он все это делал – до сих пор непонятно.
Вопросу о том, зачем Маркс маниакально плодил тома “Капитала” и не является ли
это свидетельством его идиотизма, у нас посвящен раздел в диалоге “Мифы русской
революции”. Мы ставим там этот вопрос таким образом: сначала, исходя из
общепринятых представлений о “марксизме”, доказываем, что он был явно
ненормален; потом, идя от противного, пытаемся разобраться, не пропустили ли мы
где-нибудь логическую развилку и была ли возможность в какой-то момент сделать
вывод, что не Маркс ненормален, а его интерпретаторы.
2.
Дюркгейм: разделение труда и социальная солидарность
Дюркгейм был одним из таких идиотов. Он посвятил свой труд (столетний юбилей которого не так давно миновал) проблеме регламентации. Этот труд остается незамеченным —его издают, комментируют, но неизбежных, казалось бы, выводов не делают. Там Дюркгейм ставит вопрос, в чем-то похожий на тот, с которого мы начали. Мы тогда, оттолкнувшись от спора Сократа с Калликлом, пытались понять, на какой факультет нужно идти учиться —“бизнеса” или “менеджмента”.
Вопрос, положивший начало этому труду
Дюркгейма, касается отношения между
индивидуальной личностью и социальной солидарностью. “Как получается, —
спрашивает Дюркгейм, — что индивид, становясь все более автономным, в то же
время сильнее зависит от общества?”
Уже тогда эта тенденция просматривалась.
Энгельс в одной из своих работ писал: посмотрите на ирокезов! У них, вольных
детей природы, и сила, и ловкость, и преданность, и корпоративный дух. Но есть
небольшая проблема — они все на одно лицо, почти неотличимы друг от друга.
А у нас – разнообразие личностей. Но наша
личность с каждым днем все более погрязает в социальных структурах. Мы зависим
от множества вещей, не обременявших свободной воли ирокезов, — от метро,
кредитных карточек, системы общепита и еще миллиона вещей (например, от
ректора, который решает, что будет по нашему предмету — экзамен или зачет).
“Как можно действовать, — писал Дюркгейм,
— одновременно и более личностно, и более связано, ибо не подлежит сомнению,
что оба эти движения, какими бы противоречивыми они ни казались, совершаются
параллельно? Такова ставшая перед нами проблема. У нас сложилось представление
о том, что разрешение этой мнимой антиномии кроется в изменениях социальной
солидарности, происходящей вследствие [прошу экономистов встрепенуться!] все
большего развития разделения труда”.
Одна из центральных категорий работы
Дюркгейма — разделение труда. В этом
смысле он марксист, хотя о Марксе в своей работе не упоминает. Далее он пишет:
“Развитие человека будет совершаться в
двух совершенно противоположных направлениях, в зависимости от того, подчинимся
мы этому движению или будем ему сопротивляться. Но тогда неотвратимо встает
вопрос: к какому из этих двух направлений следует стремиться? Должны ли мы
стремиться стать законченным и полным существом, самодовлеющим целым или,
наоборот, быть только частичкой целого, органом организма?”
“Представляет ли разделение труда, будучи
законом природы, — пишет он, — так же и моральное правило человеческого
поведения, и если оно таково, то почему и в какой степени? Бесспорно
общественное мнение все более и более склоняется к тому, чтобы сделать из
разделения труда повелительное право поведения”.
И он замечает далее: “Мы уже не думаем,
что единственный долг человека — осуществить в себе черты человека вообще; но
мы убеждены, что не менее важны его профессиональные обязанности”.
Спустя сто лет большинство наших взрослых
сограждан, похоже, смирились с мыслью, что стать целостной личностью,
самореализоваться — это какая-то абстрактная, недостижимая, невозможная задача.
Это все — благие пожелания, а на практике нужно стать узким добротным
профессионалом. Так как нам поступить в такой ситуации?
Дюркгейм считает, что решить эту
антиномию можно, разобравшись с тем, что такое “социальная солидарность” в
современном обществе. Под “солидарностью” он понимает не одноименный польский
профсоюз, а некое незримое облачко социальных связей, которое всех нас объемлет
и заставляет зависеть друг от друга. И эта зависимость несет в себе не только
черты тюрьмы, но и некоторые черты свободы. Мы в современном обществе по-новому
зависим друг от друга — не так, как ирокезы, не так, как фараон и его жрец.
Дюркгейм предлагает разобраться с современными формами солидарности, за которыми стоят
формы разделения труда. Обречены ли мы разрываться пополам: туда пойдешь —
станешь гармоничной целостной личностью без профессии и специальности, сюда —
станешь специалистом по менеджменту, в своей односторонности “подобным флюсу”?
Давайте поймем, есть ли выход из этой антиномии. Нельзя ли найти какой-нибудь способ
сочетать эти два пути?
3.
Дюркгейм: разделение труда, право и регламентация
Дюркгейм пишет, что необходимо начать с
классификации различных видов социальной солидарности. “Но общественная
солидарность — чисто моральное явление, не поддающееся само по себе ни точному
наблюдению, ни особенно измерению. Значит, — говорит Дюркгейм, — для того,
чтобы приступить к этой классификации, надо заменить внутренний, ускользающий
от нас факт внешним, символизирующим его фактом и изучить первый при помощи
второго. Такой видимый символ — это право”.
Прошу насторожиться тех, кто подумывает
уйти не на факультет экономики, а на факультет права. Дюркгейм сразу круто
замешал в этот вопрос и разделение труда, и право.
“Итак, наш метод очерчен. Поскольку право
воспроизводит основные виды социальной солидарности, нам остается только
классифицировать различные виды права, чтобы затем исследовать, каковы
соответствующие виды социальной солидарности”.
“Именно разделение труда, — говорит
Дюркгейм, — все более и более исполняет роль, которую некогда исполняло общее
сознание; именно оно главным образом удерживает единство социальных агрегатов
высших типов. Вот важная функция разделения труда, отличная от той, которую
обыкновенно признают за ним экономисты”.
Разделение труда удерживает единство
социальных агрегатов высших типов. По Дюркгейму, социальные агрегаты высших
типов — общество, ему современное, т.е. европейское общество конца XIX в.
Дюркгейм говорит, что роль общего сознания у обществ высших типов играет
разделение труда. Общее сознание в ходе эволюции обществ разрушается. Но его
интегрирующая функция переходит к разделению труда.
Тем более это касается нас. Мы встроены в
многоярусные системы отношений друг с другом через законодательство, финансовую
систему, медицину и образование, телевидение, общественный транспорт, “крыши” и
пр. Эта зависимость по отношению к отдельному человеку имеет внешний и потому
как бы принудительный характер. Она заменяет прежнюю, традиционную зависимость
человеческой частицы от поля “общего сознания” И может быть, не так плохо ее
заменяет? Давайте разберемся.
Точнее, предстоит разобраться с четырьмя
проблемами, которые поднимает Дюркгейм:
1) Регламентация. Объем и качество.
2) Регламентация и свобода.
3) Регламентация и самоорганизация.
4) Регламентация и справедливость.
4.
Дюркгейм: проблема нескоординированности регламентации
Начнем с регламентации как таковой и ее
системных качеств. Дюркгейм пишет:
“Чем более солидарны члены общества, тем
более поддерживают они разнообразные отношения как друг с другом, так и с
группой в целом. С другой стороны, число этих отношений непременно
пропорционально числу определяющих их юридических правил”.
Он не говорит, что отношения и
юридические правила — это одно и то же. Он говорит, что есть некая пропорциональность.
Могут быть и другие правила, но чем больше отношений, тем больше юридических
правил. Он пытается использовать юридические правила как контур, на который
опирается, с помощью которого нащупывает эту неуловимую социальную
солидарность. Он пытается понять, каким образом соотнести в этих агрегатах
высших типов задачу целостного развития себя как личности с задачей стать узким
спецом, высокооплачиваемым профессионалом.
“Мы знаем, в самом деле, что повсюду, где
ее [органическую солидарность] наблюдают, встречают в то же время достаточно
развитую регламентацию, определяющую
взаимные отношения функций”. Итак, Дюркгейм впервые произнес магическое слово
“регламентация”.
“...О. Конт заметил... угрозу для
общественной связи, вызванную чрезмерной специализацией...
факты некоординированности,
сопровождающие иногда развитие разделения труда”.
Т.е. разделение труда развивается, и это
хорошо. Все больше разных профессий, все плотнее связи социальной солидарности.
Но при этом возникает нескоординированность, все запутывается, интересы
сталкиваются, регламентация разрастается. И оказывается, что явление,
работающее на солидарность, само несет проблемы. Он пишет:
“Для существования органической
солидарности недостаточно, чтобы была система органов, необходимых друг другу и
ощущающих в целом свою солидарность. Нужно еще, чтобы способ, которым они
должны сотрудничать, был определен заранее если не для всех возможных случаев,
то, по крайней мере, для наиболее распространенных. Иначе приходилось бы
постоянно прибегать к непрестанной борьбе, чтобы органы могли приходить в
равновесие, ибо условия этого равновесия могут быть найдены только
беспорядочными попытками...”
Это впрямую относится и к проблемам
преступного мира, потому что если вопросы и конфликты не решаются “по
понятиям”, на основе старых законов, гарантами которых выступают “воры в
законе”, тогда возникают разнообразные “разборки” и “стрелки” (а на самом деле
никто не хочет стрелять) и в конце концов все это скатывается в хаос
беспредела. Если имеются установленные заранее способы регламентирования, тогда
можно приступать к ожесточенной борьбе уже не всякий раз, когда любые два
органа сталкиваются, а только в тех случаях, когда их столкновение выпадает из
сферы уже регламентированной и является какой-то уникальной проблемой. Тут уж
ничего не поделаешь!
“Мы знаем, кроме того, что договор
недостаточен сам по себе, — пишет Дюркгейм. — Он предполагает регламентацию, которая расширяется и
усложняется вместе с самим существованием договора”. Любой договор, который заключают
между собой органы, действует в поле уже существующей регламентации, в
контексте.
“Если разделение труда, — пишет Дюркгейм,
— не производит солидарность, то потому, что отношения органов не регламентируются”.
Вот какой плохой бюрократ этот самый Дюркгейм, призывающий к тотальной регламентации.
5.
Дюркгейм: свобода как продукт регламентации
Что же пишет он по поводу регламентации и
свободы? Вы только послушайте! Похоже, перед нами типичный пример идиотизма
классиков.
“…Свобода…
сама есть продукт регламентации.
Я могу быть свободным только в той мере, в какой другой удерживается от того,
чтобы воспользоваться своим физическим, экономическим или каким-либо иным
превосходством для порабощения моей свободы. И только социальный образец может
воспрепятствовать этому злоупотреблению силой. Известно теперь, какая сложная регламентация необходима, чтобы
обеспечить индивидам экономическую независимость, без которой их свобода лишь
номинальна”.
Ну, вообще-то, судя по отдельным
примерам, приходится признать скрепя сердце, что он не совсем не прав. Например, если отсутствует
эффективное действенное законодательство, которое обеспечивает эффективное
налогообложение и налоговзимание (такое, что не душит развитие бизнеса), то
возникает ситуация, при которой происходит (я опускаю целый ряд
причинно-следственных связей) тотальная криминализация, при которой выясняется,
что свободы нет совсем. Правда, если регламентация не обладает системным
качеством скоординированности, а также (как объяснит нам Дюркгейм позже) не соответствует
некоторому органическому идеалу, то возникает опять царство несвободы. Т.е.
несвобода может возникать как от отсутствия регламентации, так и от ее наличия
— все зависит от качеств этой регламентации.
Здесь Дюркгейм утверждает, что сама свобода есть продукт регламентации, но — обратите внимание! — не всякой регламентации. Однако свободы без нее в современных сложных обществах быть не может, хотя сама по себе любая регламентация может вместо свободы привести к закрепощению. Дюркгейм утверждает не то, что регламентация всегда ведет к свободе. А то, что она возможна только на основе некоторой регламентации определенного качества, но без нее свободы уж точно не будет!
И дальше, распалясь в полемике с
неизвестными нам, давно умершими оппонентами, он пишет:
“…Чем больше регламентированной жизни,
тем больше жизни вообще. [Он не склонен к афоризмам, но здесь афористичен. — С.Ч.]
…Неверно, будто всякая регламентация — продукт принуждения; сама свобода бывает
продуктом регламентации”. [Обратите внимание! Он пишет: “бывает”, а не “всегда
есть”. — С.Ч.] “Она — не свойство, внутренне присущее естественному
состоянию, а, наоборот, завоевание общества у природы”.
Т.е. Дюркгейм в принципе говорит здесь
банальность. Оказавшись в джунглях, вы будете абсолютно свободны от
регламентации, но не успеете и глазом моргнуть, как вас сожрет саблезубый тигр
или вы наступите на какую-нибудь сколопендру, прикосновение которой смертельно.
Я могу привести другой пример. Если вы
играете в шахматы с гроссмейстером, вы абсолютно свободны, вы юридически с ним
равны, но вы тут же проиграете, не зная, скажем, Сицилианской защиты — хотя бы
первых 12 ходов (в шахматной теории разработаны стандартные варианты первых
двенадцати ходов и только с 13-го начинается область творчества). Т.е. чтобы
быть свободным, нужно уметь играть, как ни странно. А чтобы уметь играть, вам
придется перешерстить несколько томов теории Сицилианской защиты (если еще вы
ухитритесь побудить его к этому началу)! А если он первым ходит, вам придется
изучить в 5 раз больше томов, со всеми возможными вариантами первого хода
белых: е4, d4,
с4 и вплоть до всяких экзотических вариантов с конем.
Кто не знает шахмат, этот кусок могут
просто опустить. На экзамене я об этом не спрошу.
6.
Дюркгейм: регламентация и самоорганизация
Третья проблема Дюркгейма. Регламентация
и самоорганизация. Как известно, есть стихийные силы рынка, которым только
предоставь свободу, они все за нас решат. “Невидимая рука”, раз — и готово.
Уберите регламентацию! Отмените ее, здоровые силы бизнеса тут же лучшим образом
все отрегулируют, и мы будем счастливы. При Рейгане в Штатах была целая
кампания против избыточной регламентации. А вот что по этому поводу пишет
Дюркгейм:
“Правительство не может каждое мгновение
регулировать условия различных экономических рынков, не может определять цены
вещей и услуг или устанавливать производство пропорционально нуждам потребления
и т.д. Единство организованных обществ, как и всякого организма, создается
самопроизвольным консенсусом частей, это та внутренняя солидарность, которая не
менее необходима, чем регулирующее действие высших центров…”
Обратите внимание: “Не менее необходима,
чем регулирующее действие высших центров”! Дюркгейм не отрицает, что
регулирование — благо, как и саморегулирование. Он утверждает, что без него
жить нельзя. Но он также утверждает, что без регулирования высших центров это
все тут же развалится. Он пишет:
“Отсутствие регламентации мешает
правильной гармонии функций. Экономисты, правда, доказывают, что эта гармония восстанавливается
сама по себе, благодаря повышению или понижению цен, которые в соответствии с
потребностями ускоряют или замедляют производство. Но во всяком случае оно
восстанавливается таким образом только после нарушения равновесия и более или
менее продолжительных пертурбаций” (см. кризисы капиталистического пере-, недо-
и прочего производства).
“С другой стороны, эти пертурбации,
естественно, тем чаще, чем функции более специализированы; ибо, чем организация
сложней, тем сильнее дает себя чувствовать необходимость обширной
регламентации”.
Т.е. позиция Дюркгейма в этом отношении
следующая. Вы, безусловно, обязаны не только допустить, но и существенно
использовать силы самоорганизации, саморегулирования. Однако чем сложнее
социальный агрегат, тем дольше неизбежные пертурбации, которые пройдут до того,
как оно самоотрегулируется. И, может быть, цена этих пертурбаций будет
чрезмерна, а время невыносимо долго. А может быть (добавим мы), начиная с
некоторого уровня сложности социальных агрегатов их саморегулирование
становится в ряде случаев принципиально неэффективно либо вообще невозможно.
7.
Дюркгейм: о справедливости регламентации
Четвертая проблема. Регламентация и справедливость. Здесь Дюркгейм становится настолько лиричен и патетичен, что просто трудно узнать человека. Видимо, он добрался до чего-то страшно важного — для него лично, по крайней мере. Он говорит:
“Кризис, от которого мы [т.е. социальные
агрегаты высших типов. — С.Ч.] страдаем, не вызван
одной-единственной причиной. Для его прекращения недостаточно, чтобы там, где
необходимо, установилась какая-нибудь регламентация;
нужно, кроме того, чтобы она была такой, какой должна быть, т.е. справедливой”.
Вот те на! До этого он говорил о вещах вполне
прагматичных — о праве, экономике, самоорганизации — и вдруг говорит, что
регламентация должна быть справедливой! Сразу возникает вопрос, что такое
справедливость.
Существует огромное количество книг на
эту тему, читать которые я вам искренне не советую. Авторы таких книг обычно
валят сначала в кучу все, что они нашли где бы то ни было по поводу
справедливости, а потом поступают двояким образом. Либо у них за пазухой
имеется их собственное личное понятие справедливости. Тогда, столкнув между
собой лбами все точки зрения на справедливость, они извлекают, как кролика из
шляпы, свою собственную и говорят: “Вот конечный вывод! Вот самая справедливая
справедливость”!
Либо они вполне обоснованно ненавидят
само слово “справедливость”, потому что их когда-то репрессировали, у них
когда-то что-то экспроприировали или им когда-то что-то запретили со ссылкой на
этот самый принцип. И тогда они пишут книгу с целью разоблачить понятие
“справедливость” как таковое и объяснить, что любая справедливость ужасна и
надо о ней забыть.
Например, я, естественно, отношусь с уважением
к академику Шафаревичу как к человеку очень умному и образованному. У него
есть книга про “социализм”[2]. Цель этой книги — доказать, что социализм
был, есть и будет чем-то очень плохим. Взяв это слово, он подводит под него
разнообразные интересные явления из истории, окрашенные негативно. И прочитав
книгу, читатель убеждается, что когда бы и где бы ни появлялось нечто плохое,
это — социализм. И наоборот, когда бы и где бы ни появлялся социализм — это
обязательно зло. Мне кажется, эта книга вызвана к жизни недоразумением. Но
сама по себе как источник фактического материала она очень полезна. Я вам
ее рекомендую, как занимательное чтение.
Так вот, Дюркгейм пишет о справедливости
вполне конкретные вещи. Он не хочет ответить на вопрос, что есть справедливость
вообще. Он хочет ответить на вопрос, какой должна быть регламентация, чтобы она
работала, т.е. обеспечивала общественную солидарность. Дюркгейм утверждает, что
если она даже и скоординирована, но при этом несправедлива, то не работает. Он
пишет:
“Из-за того, что богатство не будет
передаваться по наследству согласно тем же принципам, что теперь, состояние
анархии не исчезнет, так как оно вызвано не только тем, что вещи находятся
здесь, а не там, в этих руках, а не других, но и тем, что деятельность, причиной или инструментом которой оказались эти вещи,
не отрегулирована.
И она [эта форма деятельности. — С.Ч.]
не отрегулируется волшебным образом, благодаря тому, что это полезно, если
силы, необходимые для установления этой регламентации,
заранее не будут созданы и организованы”.
О чем он здесь пишет? Можно справедливо перераспределить вещи, но справедливость от этого не воцарится навеки, потому что есть формы деятельности, которые постоянно порождают несправедливое распределение вещей. Мы можем отнять у буржуев все имущество и разделить поровну, но потом опять вступит в действие пресловутая невидимая рука рынка либо блатная рука номенклатуры и опять все перераспределит по-свойски.
Это случалось много раз и в мировой
истории, и в отечественной. Мы все экспроприировали у помещиков и капиталистов,
поделили — стало справедливо, а теперь у нас опять все вещи перераспределились
таким образом, что стало гораздо несправедливее, чем при царе. Да и не только
при нем: согласно международной статистике, мы живем сегодня в одном из самых
несправедливых обществ на свете.
8.
Дюркгейм: регламентация и производство человеческих способностей
“Чтобы разделение труда производило
солидарность, недостаточно того, чтобы каждый имел свое занятие, — пишет
Дюркгейм. — Необходимо еще, чтобы это занятие ему подходило”.
Вот до какого идиотизма докатился ученый
муж: он говорит, что занятие должно человеку подходить! Что значит, что ваше
занятие должно вам подходить? Какой должна быть регламентация, чтобы занятие
каждого в обществе с высокоразвитым разделением труда ему подходило? Что
имеется в виду?
“Не всякого рода регламентация составляет
принуждение [Дюркгейм возвращается к тому же вопросу. — С.Ч.], ибо,
наоборот, разделение труда, как мы видели, не может обойтись без
регламентации... Принуждение начинается только тогда, когда регламентация, не
соответствующая более природе вещей и, следовательно, не имеющая основания в
нравах, поддерживается только силой”.
Час от часу не легче. Регламентация,
оказывается, должна соответствовать природе вещей и иметь основание в нравах!
Т.е. мы ушли из сферы экономики и права куда-то в мораль и прочую лирику...
Вопрос: А что делать, если существует
одна престижная сфера, где можно заработать кучу денег, но она не может принять
всех, и не попавшим туда остаются только непрестижные профессии?
Ответ: Понимаю. Речь у вас, в сущности,
даже не столько о куче денег, сколько о том, что есть некая престижная
профессия – скажем, экономист, и все кидаются в ВШЭ, ломая двери и отдавливая
ноги. И вот уже конкурс 50 чел. на место, и тот, кто поступил, — счастливец (он
живет в справедливом мире), а остальные 49 человек этого одного злобно
поджидают на улице, держа кирпич. В принципе, это типичная ситуация для значительной
части обществ. И Дюркгейм занимается, в частности, и этой проблемой.
Вы знаете, что на этот счет придуманы разные способы и ухищрения. Общества современного типа на Западе просто могут за престижные профессии платить поменьше, а за непрестижные побольше или пригласить на них, скажем, иммигрантов из СНГ, а собственным чистоплюям-безработным платить высокое пособие.
Например, вы, закончив ВШЭ, работаете
менеджером. Вы счастливы, для вас жизнь справедлива. А на должности золотарей,
торговцев с лотков, разносчиков приглашаются лимитчики. Те же 49 москвичей,
которые не поступили в ВШЭ, но не желают работать дворниками, лежат дома на
боку. Но государство платит им пособие, которое примерно равно заметной части
вашей зарплаты. Такой вариант возможен, но не очень-то справедлив.
Но давайте посмотрим, что пишет Дюркгейм.
“…Разделение труда производит
солидарность, только если оно самопроизвольно, и в той мере, в какой оно
самопроизвольно”.
Попробуем понять, что Дюркгейм понимает
под “самопроизвольностью”.
“Под самопроизвольностью надо понимать не
только отсутствие всякого явного и формального насилия, но и всего того, что
даже косвенно может помешать свободному развитию социальной силы, которую
каждый носит в себе”.
Похоже, сейчас Дюркгейм вообще заговорит
о всестороннем гармоническом развитии каждого словами “Коммунистического
манифеста” (хотя, как известно, он никогда не был сторонником КПРФ).
“Она [эта социальная сила] предполагает
не только то, что индивиды не принуждаются насильно к определенным функциям, но
также и то, что никакое препятствие какой бы то ни было природы не мешает им
занимать в социальной среде место, соответствующее их способностям”.
Например, вы обладаете определенными
способностями и заняли место, которое им отвечает. Потом ваши способности
развились. Так вот, эта регламентация должна быть такова, чтобы не мешать вам
занять новое место, которое отвечает вашим новым способностям. Вот что, по
Дюркгейму, справедливо, вот что такое “самопроизвольность регламентации”.
“Словом, труд распределяется
самопроизвольно только тогда, когда общество устроено таким образом, что общественное неравенство точно выражает
естественное неравенство”.
Оказывается, он, злодей, выступает не за равенство. Он говорит, что есть “естественное неравенство”, а есть “общественное”, и указывает, что регламентация должна не игнорировать, а всего лишь “точно выражать” естественное неравенство. Если вы от рождения менее способны, то здесь уж ничего не поделаешь. Тогда вы должны по справедливости занять место, соответствующее меньшим способностям. Но если растете дебилом не из-за генетической предрасположенности, а потому, что вас “злобно гнетут”, мало кормят, мешают поступить в ВШЭ, потому что вы относитесь не к брахманам и не к кшатриям, а к вайшьям или к шудрам, то это безобразие должно быть прекращено и социальные ограничения сняты. И вы должны, сообразно вашей природе, получить возможность занять ту ступеньку в регламентации, в разделении труда, которая отвечает вашим способностям. А затем свободно перемещаться по ступенькам в соответствии с социальной динамикой ваших способностей. Именно об этом и пишет Дюркгейм.
“Итак, можно сказать, что задача наиболее развитых обществ – дело справедливости... Наш идеал – вносить постоянно как можно более справедливости в наши общественные отношения, чтобы обеспечивать свободное развитие всех социально полезных сил”.
“...Пока до осуществления нашего идеала еще далеко. Мы слишком хорошо чувствуем, какое это трудное дело – создать общество, где каждый индивид будет занимать то место, которого он заслуживает, и будет вознаграждаться так, как он заслуживает; где, следовательно, все будут сотрудничать для блага всех и каждого...”
9.
Дюркгейм: общее сознание и регламентация как основа социальной солидарности в
традиционном и современном обществах
И под занавес некоторые трудные, но
важные мысли Дюркгейма. Я прочту и прокомментирую.
“...Социальная организация, теряя все
более и более свой трансцендентный характер, помещавший ее как бы в сферу
высшую, чем человеческие интересы, не имеет более той силы сопротивления;
...дело рук человеческих, она не может более с той же энергией противиться
человеческим требованиям... Вот почему в организованных обществах необходимо,
чтобы разделение труда все более приближалось к определенному выше идеалу
самопроизвольности”.
Т.е. социальная организация раньше была
делом богов — она была трансцендентна, и поэтому не возникало вопросов. Когда
человек приходил и спрашивал: “А почему это так?!” — ему отвечали: “Так
повелели боги!” Теперь социальная организация теряет свой трансцендентный
характер, и когда человек приходит и спрашивает: “А почему это, собственно,
так?” — то, к сожалению, приходится разбираться с его аргументами. Аргументы
могут быть силовые, политические, денежные. Они могут быть также отражением
присущей человеку потребности в самореализации.
Вслушаемся в завершающие колокольные
аккорды этой симфонии. Вот что пишет Дюркгейм (а я еще раз повторяю, человек он
занудный, совершенно не склонный к лирике, социолог до мозга костей) по поводу
социальной справедливости:
“За небольшой промежуток времени в
структуре наших обществ произошли глубокие изменения; они освободились от
сегментарного типа со скоростью и в масштабах, подобных которым нельзя найти в
истории. Поэтому нравственность, соответствующая этому типу, испытала регресс,
но другая не развилась достаточно быстро, чтобы заполнить пустоту, оставленную
прежней нравственностью в наших сознаниях. Наша вера поколеблена; традиция
потеряла свою власть; индивидуальное суждение освободилось от коллективного.
Но, с другой стороны, у функций, разъединившихся в ходе переворота, еще не было
времени для взаимного приспособления, новая жизнь, как бы сразу вырвавшаяся
наружу, еще не смогла полностью организоваться, причем организоваться прежде
всего так, чтобы удовлетворить потребность в справедливости, овладевшую нашими
сердцами”.
Мы (сограждане Дюркгейма в 1895 г.) живем
в разорванном обществе, где старая традиционная солидарность, основанная на
общем сознании, разрушена, а новая, основанная на справедливой и системной
регламентации, еще не возникла. Архаические социальные агрегаты распались, и
ирокезы разбрелись кто куда. Они получили взамен массу свобод и среди прочего –
принципиальную возможность создать новый тип социальной солидарности. Но эта
возможность и век спустя еще не реализована.
Итак, Дюркгейм сто лет назад указал на
качественно новый предмет деятельности современных менеджеров, то есть
(используя термины самого автора) лиц, занятых совершенствованием разделения труда
в корпорациях современного типа. Этот предмет – регламентация.
Дюркгейм дал классическую формулировку задачи, решаемой постиндустриальным менеджментом. Для того чтобы обеспечивать эффективную интеграцию “социальных агрегатов высших типов”, регламентация должна:
а) быть скоординированной, т.е. целостной
и непротиворечивой;
б) обеспечивать максимально возможную
свободу субъектам деятельности;
в) учитывать и использовать механизмы
социальной самоорганизации;
г) быть справедливой.
Достижимо ли это в принципе? А если да,
то каким образом?
Давайте разберемся.