ЧАСТЬ 8

КОНСПЕКТЫ, ФРАГМЕНТЫ, ЧЕРНОВИКИ, ПИСЬМА

83.11.18—12.13

(ИЗ ТЕЗИСОВ О ТЕОРИИ РЕАЛЬНОГО СОЦИАЛИЗМА)

Капитализм и реальный социализм как две различные формы движения социальной материи разделяет в качественном отношении глубочайшая пропасть. Переходя через нее, социальная материя обретает сознание: возникает — пусть еще в самом зачаточном виде — отношение сознательности между общественным сознанием и общественным бытием. Общественное сознание начинает долгий путь своего превращения в субъекта истории. В результате этого логика движения социально-экономической формы производства претерпевает кардинальное изменение. Теперь диалектика взаимодействия формы (производственных отношений) и содержания (производительных сил) опосредствована общественным сознанием, а сама форма выступает как реализация обратного воздействия общественного сознания на общественное бытие.

Именно в этом заключается коренное, принципиальное преимущество нового способа производства над капиталистическим «самодвижением», неподвластным контролю общественного сознания. Однако на первых ступенях реального социализма это преимущество выступает как потенциальное, его только еще предстоит реализовать. Более того, внешне все выглядит чуть ли не наоборот: самодвижение производства уничтожено вместе с его капиталистической формой, и новое общество вынуждено «с головой» погрузиться в производственную проблематику. Центральные газеты и журналы обсуждают проблемы нехватки лампочек и исчезновения зубных щеток, миллионы трудящихся в минуты отдыха смотрят художественные фильмы о внедрении бригадного подряда... — общественное сознание кажется порабощенным производственным бытием.

Идущий человек не тратит энергии своего сознания на то, чтобы управлять движением каждой из сотен вовлеченных в это мышц, контролировать дыхание, частоту пульса, перистальтику — всю эту работу берет на себя спинной мозг, высвобождая тем самым головной для высшей нервной деятельности — решения вопросов о том, куда идти и каким маршрутом. Представим себе теперь, что человек обрел возможность избавиться от порабощающих его безусловных рефлексов и ограничений, присущих унаследованному от эволюции спинному мозгу. Но для начала он должен взять на себя всю его работу, пропуская ее через сознание. Теперь, до тех пор, пока он не подчинит жизнедеятельность своего организма, минуя сознание, какому-то новому центру, лишенному ограничений прежнего спинного мозга, он будет вынужден часами сознательно планировать каждое элементарное движение руки, рискуя при этом умереть из-за того, что забыл о необходимости поддерживать дыхание или не успел проконтролировать пульс. В этот период перехода, когда прежний спинной мозг уже «отключен», а новый еще не сформирован, человек будет очень скован в своих движениях, и до момента включения нового усовершенствованного рефлекторного центра будет даже уступать обладателям прежних рефлексов.

Но при дальнейшем совершенствовании спинного мозга этот неприятный момент больше не повторится: человек научится заранее проектировать и конструировать в себе новый центр управления жизнедеятельностью, и затем плавно «переключать» свое тело на него. Его сознание будет заниматься именно этим конструированием и переключением, а вовсе не динамикой движения мизинца левой руки.

Хотя анатомия такого человека (во всем, кроме спинного мозга) не претерпела бы особых изменений, прежняя физиология в качестве науки о функционировании организма потеряла бы всякий смысл. Ей на смену пришла бы психофизиология, которая изучала бы организм, осуществляющий сознательную деятельность по перестройке и совершенствованию системы собственных безусловных рефлексов, управляющих его жизнедеятельностью.

Эта прозрачная, хотя и затянувшаяся аналогия позволяет пояснить сразу многое: и структуру процесса развития экономики реального социализма, и сущность этапа, переживаемого сегодня нашим народным хозяйством, и подлинный логический статус так называемой «политэкономии социализма».

85.05.05

(ИЗ ЗАМЕТОК О ПОЛЕМИКЕ В. И. ЛЕНИНА С «ЛЕГАЛЬНЫМИ МАРКСИСТАМИ»)

...Обратимся к краткой ленинской заметке «Ответ г. П. Нежданову», написанной в мае — июне 1899 года. Этой заметкой практически завершается полемика Ленина с «легальными марксистами», которая продолжалась в течение шести лет, подводится черта под этой полемикой, ставятся все точки над «i».

В заметке Ленина «Ответ г. П. Нежданову» и также в двух других коротких работах, написанных в том же году (а именно: «Заметка к вопросу о теории рынков» и «Еще к вопросу о теории реализации»), Ленин показывает, что метафизический характер позиции «легальных марксистов» в вопросе об анализе капиталистического воспроизводства выражается в следующих пунктах:

Прежде всего они попросту не владеют основной, фундаментальной категорией диалектики, категорией противоречия, трактуют противоречия метафизически, а не диалектически, то есть понимают противоречия как недостаток теории, как феномен теории, а не как часть реальной жизни, рассматривают противоречия как стену, в которую упираешься лбом, а не как источник развития.

Во-вторых, как нетрудно понять, необходимым следствием этого является и их принципиальное непонимание конкретного содержания вскрытого Марксом противоречия капиталистического воспроизводства.

В-третьих, они не понимают соотношения Марксова анализа сути противоречий воспроизводства с теми абстрактными схемами капиталистического воспроизводства, которые Маркс приводит в третьем разделе 2-го тома «Капитала». В этом непонимании «легальными марксистами» роли и места абстрактных схем в экономическом анализе выражается то обстоятельство, что они не владеют марксистским методом восхождения от абстрактного к конкретному.

Итак, обратимся прежде всего к различию в понимании категории противоречия Лениным и «легальными марксистами». Ленин пишет: «Г-н П. Нежданов утверждает, что «капиталистическое производство никаким противоречием между производством и потреблением не страдает». Из этого он выводит, что, признавая это противоречие, «Маркс страдал серьезным внутренним противоречием», и что я повторяю ошибку Маркса»[10].

«Утверждение г. П. Нежданова, что в капитализме нет никакого противоречия между производством и потреблением, настолько странно, что его можно объяснить только совершенно особым смыслом, который придан им понятию «противоречие». Именно, г. П. Нежданов думает, что «раз действительно существует противоречие между производством и потреблением, — это противоречие должно систематически давать избыточный продукт...»[11]. И далее: «Вся суть вопроса (вызвавшего полемику г. П. Нежданова против меня) в том-то и состоит, что я понимаю рассматриваемое противоречие совершенно не так, как хочет понимать его г. П. Нежданов»[12].

Здесь В. И. Ленин еще раз подчеркнул с особой силой, что пока дело даже не доходит, собственно, до конкретного содержания противоречия капиталистического воспроизводства. Дело упирается в непонимание Неждановым и «легальными марксистами» того, что такое противоречие вообще, какова роль противоречий в объективной реальности как источника развития этой реальности. «Легальные марксисты» не понимают или не хотят понять диалектического существа учения Маркса, выражающего диалектику объективных противоречий самой жизни, и рассматривают это диалектическое существо его учения как «полемический характер вообще всей системы Маркса» (выражение Струве). Ленин пишет: «...если Струве говорит, что положение Маркса (которое гласит, что потребление не является целью капиталистического производства) «носит на себе явную печать полемического характера вообще всей системы Маркса. Оно тенденциозно...», то я решительно оспариваю уместность и справедливость подобных выражений. Что потребление не является целью капиталистического производства, это факт. Противоречие между этим фактом и тем фактом, что в конечном счете производство связано с потреблением, зависит от потребления и в капиталистическом обществе, — это противоречие не доктрины, а действительной жизни. Теория реализации Маркса именно потому, между прочим, представляет громадную научную ценность, что она показывает, как осуществляется это противоречие, что она выставляет это противоречие на первый план. «Полемический характер» носит «система Маркса» не потому, что она «тенденциозна», а потому, что она дает точное изображение в теории всех тех противоречий, которые имеют место в жизни. Поэтому, между прочим, остаются и будут оставаться неудачными все попытки усвоить «систему Маркса», не усваивая ее «полемического характера»: «полемический характер» системы есть лишь точное отражение «полемического характера» самого капитализма»[13]. В «Заметке к вопросу о теории рынков» Ленин пишет: «Развитие капитализма не может происходить иначе, как в целом ряде противоречий, и указание на эти противоречия лишь выясняет нам исторически-преходящий характер капитализма, выясняет условия и причины его стремления перейти в высшую форму»[14].

Непонимание сути диалектического противоречия вообще неизбежно ведет «легальных марксистов» к непониманию конкретной сути противоречия капиталистического воспроизводства. «Это противоречие, — пишет Ленин, — вовсе не ведет необходимо к тому, чтобы систематически производился избыточный продукт (как хочет думать г. Нежданов). Мы вполне можем представить себе (рассуждая чисто теоретически об идеальном капиталистическом обществе) реализацию всего продукта в капиталистическом обществе без всякого избыточного продукта, но мы не можем представить себе капитализма без несоответствия между производством и потреблением. Выражается это несоответствие (как ясно показано Марксом в его схемах) в том, что производство средств производства может и должно обгонять производство предметов потребления»[15]. «Противоречие между производством и потреблением, присущее капитализму, состоит только в том, что... растут производительные силы общества... без утилизации этих производительных сил на пользу трудящихся масс»[16]. «..Даже при вполне пропорциональной, идеально гладкой реализации мы не можем представить себе капитализм без противоречия между производством и потреблением, без того, чтобы гигантский рост производства не совмещался с крайне слабым ростом (или даже застоем и ухудшением) народного потребления»[17].

«Таким образом, — резюмирует В. И. Ленин свой ответ Нежданову и вообще «легальным марксистам» по этому вопросу, — отличие взглядов мелкобуржуазных экономистов от взглядов Маркса состоит не в том, что первые признавали вообще связь между производством и потреблением в капиталистическом обществе, а второй отрицал вообще эту связь (это было бы абсурдом). Различие состоит в том, что мелкобуржуазные экономисты считали эту связь между производством и потреблением непосредственною, думали, что производство идет за потреблением. Маркс же показал, что эта связь лишь посредственная, что сказывается она лишь в конечном счете, ибо в капиталистическом обществе потребление идет за производством. Но хотя и посредственная, а все-таки связь есть; потребление в конечном счете должно идти за производством, и, если производительные силы рвутся к безграничному росту производства, а потребление сужено пролетарским состоянием народных масс, то противоречие здесь несомненно. Это противоречие не означает невозможности капитализма, но оно означает необходимость превращения в высшую форму: чем сильнее становится это противоречие, тем дальше развиваются как объективные условия этого превращения, так и субъективные условия, т. е. сознание противоречия работниками»[18].

Наконец, принципиальное непонимание «легальными марксистами» самой сути реального марксизма со всей откровенностью проявляется в трактовке всеми «легальными марксистами» — несмотря на разнообразные оттенки этих индивидуальных трактовок — абстрактных Марксовых схем капиталистического простого и расширенного воспроизводства. Если уже сама роль диалектического противоречия в теории и в практике для «легальных марксистов» остается закрытой книгой, то что касается главного оружия марксистской мысли — метода восхождения от абстрактного к конкретному — он и вовсе для них является «темным лесом» в полном смысле слова.

Марксовы абстрактные схемы воспроизводства абстрактные не в банальном смысле этого слова, как оно понимается в известной полемической заметке Гегеля «Кто мыслит абстрактно?». Эти схемы являются нетривиальным результатом, сложным итогом движения мысли Маркса от эмпирически-конкретного к абстрактному. Он отталкивается от эмпирической реальности капиталистического воспроизводства в том виде, как оно выступает перед наблюдателем, не вооруженным научной методологией, и движется к абстрагированию путем наложения последовательности ограничений. Он абстрагируется в этом движении от целого ряда черт реального капиталистического воспроизводства, которые безусловно имеют место, но абстрагируется таким образом, чтобы нигде «не выплеснуть ребенка вместе с водой». Получающаяся схема абстрактна и идеальна в том смысле, что в ней отсутствует, в ней не учитывается целый ряд весьма острых противоречий реального капиталистического воспроизводства; однако, несмотря на то, что эти противоречия устранены, абстрагированы, все равно в этой предельной абстракции выступает суть основного противоречия капиталистического воспроизводства, противоречия между производством и потреблением, как об этом говорилось выше.

Но движение мысли от эмпирически конкретного к абстрактному — это даже не половина дела. Абстрактные схемы воспроизводства не годятся для «лобового» соотнесения их с реальностью, да и вовсе не предназначаются Марксом для этого. Схема воспроизводства, как и вообще всякая полученная таким абстрагированием схема, является лишь исходным шагом в восхождении от абстрактного к конкретному, но не к «эмпирически-конкретному», из которого эта схема абстрагирована, а теперь уже к «конкретно-всеобщему». Как известно, это движение к конкретно-всеобщему понятию капиталистического воспроизводства в рамках второго тома «Капитала» было только намечено, потому что в «Капитале» Маркс и не ставил задачу исследовать все стороны, аспекты капитализма, реально существующего во всей его полноте, а строил понятие «капитал вообще».

Все эти материи для наших «легальных марксистов» остаются тайной за семью печатями; сердцевина теоретической культуры марксизма — метод восхождения от абстрактного к конкретному — по отношению к ним пребывает на нелегальном положении. Ленин поясняет: «Схемы сами по себе ничего доказывать не могут; они могут только иллюстрировать процесс, если его отдельные элементы выяснены теоретически»[19]. «Теория реализации, — растолковывает он Струве, — есть абстрактная теория, показывающая, как происходит воспроизводство и обращение всего общественного капитала. Необходимыми посылками этой абстрактной теории является, во-первых, абстрагирование внешней торговли, внешних рынков. Но, абстрагируя внешнюю торговлю, теория реализации отнюдь не утверждает, чтобы когда-либо существовало или могло существовать капиталистическое общество без внешней торговли. Во-вторых, абстрактная теория реализации предполагает и должна предполагать пропорциональное распределение продукта между различными отраслями капиталистического производства. Но, предполагая это, теория реализации отнюдь не утверждает, что в капиталистическом обществе продукты всегда распределяются или могут распределяться пропорционально. Г-н Булгаков совершенно справедливо сравнивает теорию реализации с теорией стоимости. Теория стоимости предполагает и должна предполагать равенство спроса и предложения, но она отнюдь не утверждает, чтобы в капиталистическом обществе всегда наблюдалось и могло наблюдаться такое равенство. Как и всякий другой закон капитализма, закон реализации «осуществляется лишь путем неосуществления»...»[20].

«Остановимся еще несколько на том вопросе, который «давно занимает» Струве: какова реально-научная ценность теории реализации?» — продолжает Ленин, беспощадно вскрывая все новые пласты методологической безграмотности «легальных марксистов», и дает ответ: «Совершенно такая же, какова ценность всех остальных положений абстрактной теории Маркса. Если Струве смущает то обстоятельство, что «совершенная реализация есть идеал капиталистического производства, но отнюдь не его действительность», то мы напомним ему, что и все другие законы капитализма, открытые Марксом, точно так же изображают лишь идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. «Мы имеем целью, — писал Маркс, — представить внутреннюю организацию капиталистического способа производства лишь в его, так сказать, идеально среднем типе»... Теория капитала предполагает, что рабочий получает полную стоимость своей рабочей силы. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория ренты предполагает, что все земледельческое население вполне раскололось на землевладельцев, капиталистов и наемных рабочих. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория реализации предполагает пропорциональное распределение производства. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Научная ценность теории Маркса состоит в том, что она разъяснила процесс воспроизводства и обращения всего общественного капитала. Далее теория Маркса показала, как осуществляется то присущее капитализму противоречие, что громадный рост производства отнюдь не сопровождается соответствующим ростом народного потребления, поэтому теория Маркса не только не восстановляет буржуазно-апологетические теории, как это причудилось Струве, а, напротив, дает сильнейшее оружие против апологетики. Из этой теории следует, что даже при идеальном, гладком и пропорциональном воспроизводстве и обращении всего общественного капитала неизбежно противоречие между ростом производства и ограниченным пределом потребления. В действительности же кроме того процесс реализации идет не с идеально гладкой пропорциональностью, а лишь среди «затруднений», «колебаний», «кризисов» и пр.»[21].

Струве заявляет, приписывая свои собственные заблуждения Марксу: «Я не думаю, чтобы Маркс мог решить исторический вопрос на основании этой совершенно абстрактной конструкции...» На это Ленин отвечает ему: «Никто из оппонентов Струве нигде и никогда не говорил такого абсурда, чтобы исторический вопрос можно было решать при помощи абстрактных конструкций. Но в настоящее время Струве сам поставил вопрос вовсе не исторический, а совершенно абстрактный, чисто теоретический вопрос «относительно идеального капиталистического общества». Не ясно ли, что он просто уклоняется от вопроса? Что существуют многочисленные исторические и практические условия (не говоря уже об имманентных противоречиях капитализма), которые ведут и приведут гораздо скорее к гибели капитализма, чем к превращению современного капитализма в идеальный капитализм, — этого я, конечно, и не думаю отрицать. Но по чисто теоретическому вопросу «относительно идеального капиталистического общества» я сохраняю свое прежнее мнение, что нет никаких теоретических оснований отрицать возможность расширенного воспроизводства в таком обществе»[22].

Подводя итог, можно сказать, что таким образом Ленин неопровержимо показывает, что «легальный марксизм», строго говоря, не является марксизмом. Вмешиваясь в спор Булгакова с Туган-Барановским, Ленин отмечает: «...спор может вестись не об «оригинальности», а о понимании того или другого положения Маркса, о необходимости так или иначе излагать Маркса»[23]. Говоря о полемике Струве по поводу спора Туган-Барановского с Булгаковым, Ленин пишет: «По моему мнению, полемика Струве против названных писателей вызвана не столько разногласием по существу, сколько ошибочным представлением Струве о содержании защищаемой ими теории»[24] (то есть Марксовой теории воспроизводства капитала).

85.07.07-08

ЛИНИИ, НЕ ПОЛУЧИВШИЕ РАЗВИТИЯ. LINE 1

Непосредственно после победы пролетарской революции невозможно сразу перейти к уничтожению отчужденных экономических отношений — невозможно по той простой причине, что их нет, они разрушены в ходе революции и гражданской войны. Казалось бы, в том, что разрушены отношения, все равно подлежащие коммунистическому уничтожению, нет ничего плохого. Однако разрушение (в отличие от диалектического уничтожения, снятия) означает, что разрушены соответствующие производительные силы, не функционирует экономика; оставшихся же производительных сил недостаточно для того, чтобы удовлетворять нужды населения и отбивать натиск внутренней и внешней контрреволюции.

Момент победы пролетарской революции в силу указанных причин отделяет от момента перехода к социализму, от «действительного коммунистического действия», более или менее длительный переходный период, основным содержанием которого является восстановление и необходимое развитие разрушенных производительных сил.

Сразу встает (пока еще в очень абстрактном виде) исключительно важный вопрос: к какой из двух эпох, к какому типу развития относится переходный период? Если, развивая производительные силы, мы при этом вольно или невольно «высвобождаем» отчужденные производственные отношения — повторяется история с «карбюратором» Чапека, который полностью расщеплял материю на энергию, но воспользоваться этой мощной производительной силой было весьма затруднительно, так как одновременно выделялся в чистом виде находившийся доселе в материи в связанном состоянии Абсолют — дух святой, причем выделялся в такой концентрации, что окружающие страдали от скоропостижных религиозных экстазов и тяжелых случаев нисхождения божьей благодати...

Но если из-за переходного периода невозможно сразу перейти к преодолению отчуждения, коммунистическому уничтожению частной собственности, нельзя ли, по крайней мере, развивать в переходный период производительные силы таким образом, чтобы не увеличивать при этом отчуждение?

Для того чтобы лучше понять сам вопрос и ответить на него по существу, нужны некоторые элементарные представления о том, что из себя представляет идущее к социализму общество переходного периода. Какие уклады образуют социальный организм этого типа, как они взаимодействуют между собой, и как развивается это взаимодействие?..

ЛИНИИ, НЕ ПОЛУЧИВШИЕ РАЗВИТИЯ. LINE 2

Попробуем разобраться, в чем именно может состоять коммунистический характер деятельности субъекта в противоречивых условиях переходного периода, когда вместо преодоления отчуждения приходится сначала заняться развитием производительных сил (как это предвидел Энгельс еще в 1847 году).

Прежде всего, коммунистический характер субъекта проявится в способе, которым распределяется часть произведенного продукта, идущая на потребление, то есть в характере социальной политики, выражающей коренные интересы трудящихся. Что же касается другой части продукта, идущей на накопление, — здесь дело обстоит несколько сложнее. В этой части коммунистический характер деятельности субъекта мог бы состоять в том, чтобы осуществлять развитие производительных сил таким образом, при котором по меньшей мере не увеличивается отчуждение, то есть не появляются экономические производственные отношения. Но возможно ли это? Это возможно, если мы найдем способы и средства развивать общественные производительные силы как производительные силы организации. Именно в этом состояла исходная идея, «абстракция чистого социализма», сформулированная Лениным в 1917—1918 годах; переходный период как «налажение чрезвычайно сложной и тонкой сети новых организационных отношений, охватывающих планомерное производство и распределение продуктов, необходимых для существования десятков миллионов людей». Однако, во-первых, из-за колоссальных масштабов этой «сети организационных отношений» ее создание быстро упирается в известные ограничения государственного аппарата как средства контроля. Во-вторых, внешне- и внутриполитическая обстановка диктует необходимость как можно быстрее от простого контроля за состоянием производительных сил переходить к управлению их ускоренным развитием.

85.08.08

ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕФОРМА В ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОМ ЕГИПТЕ

«Одним из первых эллинистических государств, обособившихся из владений Александра Македонского, был Египет. С 323 г. до н. э. сатрапом Египта стал один из ближайших соратников Александра, энергичный и талантливый Птолемей, сын Лага, которой в 305 году провозгласил себя царем.

Новые правители использовали как греческие институты, так и ряд местных традиций для укрепления своей власти. Греки — знатоки права и финансов занимали высшие государственные посты.

Птолемеи как завоеватели, с одной стороны, и наследники фараонов — с другой, считали себя вправе распоряжаться всей землей Египта... В птолемеевском Египте наблюдается очень большая централизация в организации сельского хозяйства. Все земли, за исключением дарственных, облагались налогами; цари вмешивались в обработку земли, в чьем бы владении она ни находилась, предписывая каждому ному[25] определенные планы посева.

Крестьяне, обрабатывающие царскую землю, назывались «царскими земледельцами». Юридически они выступали как арендаторы царской земли и заключали специальные договоры с представителями царской администрации. В этих договорах детальнейшим образом оговаривались обязательства крестьян по обработке данного участка... Семена сдавались в государственные хранилища, а затем те семена, которые должны были высеваться согласно посевному расписанию, выдавались в качестве ссуды. В ряде случаев крестьяне получали скот для обработки земли, за пользование которым они должны были платить. «Царские земледельцы» жили в деревнях; деревня-кома в целом отвечала за выплату податей земледельцев... Царские земледельцы обладали некоторой правоспособностью, могли совершать сделки друг с другом, могли сдавать свои участки в аренду или арендовать землю у частных лиц... Земледельцы не были юридически прикреплены к земле: при условии выплаты податей они могли менять место жительства.

Должностные лица в деревнях — старосты (комархи), писцы — назначались царской администрацией. Контроль над выполнением обязательств, взятых царскими земледельцами, осуществлялся специальными должностными лицами — инспекторами урожая в каждом селении и экономами — в масштабах нома. До нас дошла «Инструкция эконому», относящаяся, по всей вероятности, ко II в. до н. э., где подробно перечисляются все вопросы, связанные с контролем над производством. Эконому предписывалось следить за всеми сельскохозяйственными работами: «Когда сев закончен, неплохо было бы, если бы ты внимательно его обследовал; таким образом ты ясно удостоверишься в том, что выросло, узнаешь точно, что плохо посеяно, и что вовсе не засеяно. Отсюда ты узнаешь, кто небрежно относился к делу, и тебе будет известно, не употребил ли кто семена для других целей, не по назначению. Особенное внимание обрати на то, чтобы ном засевался согласно посевному расписанию».

Методы внеэкономического принуждения применялись в эллинистическом Египте и к работникам царских мастерских. Ряд отраслей производства, в частности, маслоделие, были монополией царя. Птолемеи конфисковали все маслодельные прессы. Организацию производства в царских мастерских ярко воспроизводит та же инструкция эконому. Оборудование мастерских — ткацкие станки, прессы для производства масла — было на учете у государства. Ремесленники получали сырье из казны и в казну же сдавали готовую продукцию, качество и количество которой определялось указаниями сверху. «Посещай и ткацкие мастерские... — говорится в инструкции, — и приложи все старания, чтобы по возможности большее количество станков работало и чтобы ткачи изготовляли падающий на ном ассортимент полностью. Если кто не выполнит предписанное количество штук, пусть с него будет взыскана цена, определенная для каждого сорта (царским) постановлением. Особое внимание обрати на то, чтобы полотно было хорошего качества и предписанной плотности...»

Аналогичные указания приводятся и в отношении маслодельных мастерских. Сырье должно было выдаваться строго по норме, и хранилось оно, так же как и готовая продукция, в специальных складах, опечатанных экономом данного нома.

Произведенная продукция продавалась по установленным сверху ценам мелкими розничными торговцами, которые фактически были государственными агентами.

Рабы использовались главным образом в качестве обслуживающего персонала, слуг, агентов; существенной роли в производстве рабы не играли.

Основной опорой власти Птолемеев в Египте была целая армия чиновников: экономы, писцы, инспектора, сборщики, полицейские и т. п.

Сельская община в птолемеевском Египте была не организацией свободного населения для защиты его интересов, но организацией зависимых землевладельцев в интересах государства.

Египетские купцы, выступавшие в качестве агентов центральной власти, вывозили зерно, масло, ткани, благовония, слоновую кость из Африки. Монополия внешней торговли приносила царской казне огромные доходы.

В III в. до н. э. улучшение ирригационной системы по всей стране, контроль над доходностью земель, эксплуатация внешних владений вызвали на некоторое время подъем производительных сил Египта. Благодаря посевным расписаниям в сельское хозяйство внедрялись новые сорта пшеницы и винограда. Из Малой Азии ввозились вместе с пастухами милетские овцы, дававшие высококачественную шерсть. Особое внимание уделялось разведению масличных культур, а также винограда и льна, поощряемому государством в ряде районов; все это усиливало товарность сельского хозяйства. Сосредоточение огромных средств в руках главы государства давало ему возможность вкладывать эти средства в те отрасли производства, в развитии которых была заинтересована центральная власть.

Для периода эллинизма характерен резкий скачок в развитии техники, в строительстве и военном деле. При строительстве ирригационных сооружений применялось специальное водоотливное приспособление, изобретение которого приписывалось Архимеду (так называемый Архимедов винт). Одно из «семи чудес света» — Фаросский маяк, величайшее достижение инженерного искусства древности, высотой около 120 м — был воздвигнут у входа в гавань столицы Египта — Александрии.

Были достигнуты успехи и в области кораблестроения: появились пятнадцатирядные и шестнадцатирядные военные корабли. По приказу Птолемея IV был построен сорокарядный корабль.

При некоторых успехах птолемеевское государство не отличалось внутренним благополучием; содержание огромного бюрократического аппарата требовало слишком больших налогов; постепенно нарушалось равновесие между ростом производства и ростом налогов. Переломным моментом в истории эллинистического Египта стала последняя четверть III в. до н. э.

Со II в. до н. э. Египет испытывает экономический и политический кризис. Этот кризис ранее всего сказывается в сельском хозяйстве, где особенно явно выступает незаинтересованность непосредственных производителей в труде. Во II—I вв. растет количество бездоходных, то есть запущенных земель. Ухудшается ирригационная система, происходит засоление почвы. Правительство пыталось увеличить доходность земель, вводя принудительную аренду: царских земледельцев заставляли, кроме своих участков, обрабатывать еще и запущенные. Но земледельцы отвечали на эти меры бегством, уходили из своих деревень. Крестьяне переселялись в город или на частные земли, становясь там арендаторами.

Для II в. до н. э. характерно, с одной стороны, усиление роли частного землевладения, а с другой — попытка со стороны центральной власти усилить контроль над экономикой страны путем увеличения бюрократического аппарата. Царская казна продавала частным лицам выморочные, брошенные, конфискованные за долги земли. Покупатели обязаны были выплачивать налоги. Храмовые земли и земли воинов также переходят путем «уступки» в частные руки. В ремесленном производстве также происходит нарушение царских монополий, появляются частные мастерские. Чтобы в известной мере сдерживать и контролировать все эти процессы, Птолемеи увеличивают и «совершенствуют» свой бюрократический аппарат. Но усиление бюрократического аппарата привело к обратным результатам. Бюрократия превратилась в самодовлеющую силу в государстве, и злоупотребления на местах приняли такую форму, что центральная власть оказалась не в силах с ними справиться.

Хотя нехватка рабочей силы ощущалась на всех землях, все-таки положение на частных землях было лучше, чем на государственных.

Неустойчивость экономического положения порождает постоянную борьбу за власть, которая доходит до самых ожесточенных форм. В 188 году были изданы так называемые «декреты человеколюбия», где объявлялась амнистия всем участникам политической борьбы и провозглашалась борьба со злоупотреблениями чиновников. Само перечисление этих злоупотреблений наводит на мысль об очень широком их распространении.

...Эта попытка наладить нормальную жизнь в стране не увенчалась успехом. Птолемеи боролись с засильем чиновников бюрократическими же методами. Существование громоздкой машины управления приводило к перенапряжению экономики. В I в. до н. э. продолжается ухудшение сельскохозяйственного производства; почвы заболачиваются, земледельцы бегут; происходи! обесценивание денег и, как естественное следствие, усиливаются злоупотребления местного аппарата.

Во внешней политике Египет постепенно теряет свою самостоятельность и становится покорным слугой Рима.

Присоединение Египта к Риму явилось прежде всею следствием внутреннего ослабления этой некогда сильнейшей державы Средиземноморья, ослабления, вызванного экономическим кризисом, народными волнениями, междоусобной борьбой».

(По книге История древнего мира, М, 1983, т. 2, с 318—331).

85.08.09

(ПИСЬМО А. А.)

Глубокоуважаемый А. А.!

Пользуясь оказией, направляем Вам следующую, вторую часть работы. Приносим извинения за ее толщину, которая, однако, отражает не утерю способности выражать мысли кратко, а новизну и объем содержания.

Эта работа пересекает определенный водораздел, она кардинальным образом отличается от всех предыдущих.

Отличие состоит, во-первых, в том качественно новом теоретическом средстве, которое используется, и во-вторых — в характере, статусе получаемых результатов.

Все предыдущие работы были «одномерными»: использовалась главным образом Марксова теория общественно-экономических формаций. Здесь впервые вводится второе, ленинское «измерение» истмата — теория многоукладности. Только она по-настоящему позволяет соотносить категории марксизма с реалиями общественного бытия.

Благодаря этому удалось дать квалификацию нашего экономического развития с середины 20-х годов до настоящего момента.

Мы глубоко убеждены, что уже полученные в этой части выводы требуют безотлагательных решений.

86.05.31

ИЗ ПОСЛЕДНИХ...

«Части рабочего класса в угнетающих странах пользуются крохами сверхприбыли, которую получают буржуа угнетающих наций, сдирая всегда по две шкуры с рабочих угнетенных наций... Рабочие угнетающей нации до известной степени участники своей буржуазии, в деле ограбления ею рабочих (и массы населения) угнетенной нации»[26].

«...Западноевропейские капиталистические страны завершают свое развитие к социализму... не так, как мы ожидали раньше. Они завершают его не равномерным «вызреванием» в них социализма, а путем эксплуатации одних государств другими, путем эксплуатации первого из побежденных во время империалистической войны государства, соединенной с эксплуатацией всего Востока».

«Весь мир уже переходит теперь к такому движению, которое должно породить всемирную социалистическую революцию. Но... империалистам удалось расколоть весь мир на два лагеря».

Исход борьбы зависит, в конечном счете, от того, что Россия, Индия, Китай и т. п. составляют гигантское большинство населения... В этом смысле не может быть ни тени сомнения в том, каково будет окончательное решение мировой борьбы. В этом смысле окончательная победа социализма вполне и безусловно обеспечена.

Но нам интересна не эта неизбежность окончательной победы социализма. Нам интересна та тактика, которой должны держаться мы, Российская коммунистическая партия, мы, российская Советская власть, для того, чтобы помешать западноевропейским контрреволюционным государствам раздавить нас. Для того, чтобы обеспечить наше существование до следующего военного столкновения между контрреволюционным империалистическим Западом и революционным и националистическим Востоком, между цивилизованнейшими государствами мира и государствами по-восточному отсталыми, которые, однако, составляют большинство, — этому большинству нужно успеть цивилизоваться»[27].